■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
• ВИД:
Иной. | • СТОРОНА:
Альянс. | • ПРОФЕССИЯ:
Нечто незамысловатое. | • СПОСОБНОСТЬ:
На усмотрение игрока. |
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ | ПЕРСОНАЖ | ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ |
Сбитые в кровь костяшки. Отчего-то лучше всего запомнилось именно это: опухшие, покрасневшие руки едва ли не совершившего убийство родственника.
— Я не педик! — Орал Леон и с каждым новым презрительно сплюнутым ругательством не глядя паковал удары. — Не педик, не педик, не педик! Слышишь, ты!
Оттащить его не удавалось: кузен вырывался и с удвоенными силами набрасывался на неосмотрительно нанесшего ему — смертельное, судя по всему, — оскорбление. Внешне обусловленный аффект превратил его в сущего берсерка, такого, как их описывали в сагах, которыми она зачитывалась в детстве.
— Я не педик! Ты понял, сука?! — Окровавленная голова моталась из стороны в сторону, на белоснежную рубашку летели алые брызги. — Не педик! Повтори, тварь!
В последний раз оглядевшись по сторонам и осознав: на безлюдной улице помощи ожидать не приходится, женщина резко развернулась — и от выполненного в висок хука разъяренный боец скатился с незадачливой жертвы. Сменившая непродолжительное замешательство решительная попытка подняться на ноги была встречена кратким приказом:
— Сидеть, — тихий, звенящий металлом сдерживаемой злости голос действует лучше истеричных воплей.
Удостоверившись, что грек не ослушался, она опустилась около поверженного противника на корточки, привычно проверила пульс, быстро обшарила карманы и не раздумывая вызвала парамедиков.
— Молодой мужчина, возраст около 20, избит и ограблен, истекает кровью, — продиктовав и повторив адрес, не дожидаясь последующих вопросов, Алекто сбросила звонок.
За исключением очевидного, парень казался более-менее в порядке, но вычеркнуть возможность легкого сотрясения было бы неразумно, да и бросать его так — не по-человечески, пусть проявленный им идиотизм и вправду заслуживал хорошей трепки.
— Эй, ты слышишь меня? — Взяв хрипло дышащего пострадавшего за окровавленный подбородок, сыщица заставила его повернуть голову к себе. — Эй… — воспоминание о зажатом в руке бумажнике оказалось как нельзя кстати: водительские права подсказали имя. — Майк. Ты слышишь меня, Майк? — Мутные серые глаза с видимым трудом нашарили ее лицо и моргнули, фокусируясь. — Минут через десять приедет скорая, в больнице тебя спросят о том, что случилось, им ты расскажешь, что в переулке на тебя напали обдолбыши, избили и стащили все, что при тебе было. Ты думаешь, им не хватало на дозу, — заслышав протестующий стон, женщина сильнее стиснула челюсть лежащего на асфальте человека и настойчиво повторила: — Тебя обворовали нарко́ты, ты раньше их не видел и описать не сможешь: все произошло слишком быстро, ты не рассмотрел нападавших, — четко выговаривая слова, Монахен поднесла кошелек к залитому кровью лицу и продемонстрировала удостоверение личности. — Я знаю, кто ты, узнать, где живешь — дело пяти минут, и если мне придется нанести тебе визит отнюдь не вежливости, тебе, в свою очередь, придется опасаться отнюдь не только, да и не столько синяков на лице. Ты понял меня, Майк?
Справляться с острыми ситуациями ей не впервой: скольких уже горячих южным греческим нравом юных родственников уберегла от сумы и от тюрьмы, убережет и этого.
— Спасибо.
— Ты бы убил его, дурачье, — в словах ее не содержится ни обвинения, ни осуждения, ни порицания — констатация факта, не более того.
— За то и благодарю, — соглашается он. — Спасибо, Ал.
Легкий кивок в ответ: о чем речь.
— С ним все будет в порядке. Ну, глаз заплывет, зуб-другой, может, с кровью выплюнет, но ничего такого, что не пройдет за пару недель и не покроет страховка, — скользнув взглядом по уже ставшим бурыми пятнам, отмечает: — А вот рубашку придется сжечь, но с этим мы разберемся завтра. Можешь пока запрыгнуть в душ, а я тем временем соображу что-нибудь перекусить… текила годится?
— Обожаю перекусывать текилой, — хмыкает кареглазый.
— Остряк, — улыбается она, оценив немудрящую шутку. — И ты мне, кстати, платье должен.
— Живешь в таких хоромах, — мужчина демонстративно оглядывается по сторонам, глаз предсказуемо цепляется за отсутствие привычных женской обители сентиментальных мелочей, — и не можешь простить одно-единственное испорченное платье?
— Так я же не минетом на хоромы зарабатываю, — фыркает сыщица и принимается рассматривать гостиную вместе с ним, делая это настолько внимательно, словно бы впервые видит собственные апартаменты.
— С такими-то внешними данными — и не минетом? — Внимание переключается на нее. — Верится с трудом!
— Охальник! — Смеется Монахен и прицельно швыряет полотенце. Когда грек не видит, детектив судорожно сглатывает: скользящий по поджарому телу, отнюдь не предназначающийся для соблазнения взгляд откликается эхом чувств, ни одно из которых и отдаленно не напоминает родственное. — Топай уже в ванную, раны еще промывать.
За плотно закрытой дверью душевой кабины, шумом открытой до упора воды Леон упирается ладонями в стену и несколько минут стоит так, не двигаясь.
Держать себя в руках дается с трудом, особенно после того, как Алекто стала очевидицей безобразной сцены с учиненным им избиением. Он и сам понимает: в словах случайного прохожего не содержалось ничего, кроме глупой шутки, но поделать ничего не может — смятенное подсознание реагирует куда быстрее загнанного в клетку случившегося разума.
Промывая раны перекисью водорода, Мо пребывает в состоянии глубокой задумчивости: произошедшее не дает покоя, слишком бурной видится реакция кузена на идиотское замечание о предполагаемой «голубизне». Отъявленным гомофобом Скала не слывет, признаки латентного гомосексуалиста не выказывает, на учете в бедламе не состоит, но и подобный срыв не попадает под категорию стандартного поведения психически здорового человека.
Женщина не задает вопросов, — для начала нужно самой разобраться, в чем здесь дело, — лишь пытается нащупать маячащий на периферии сознания смущающий ее момент: есть во всей этой истории нечто знакомое, нечто такое, что никак не удается определить, не получается увидеть…
Заканчивая обработку ссадин, она поднимается на ноги, краем глаза замечает: движение они совершают одновременно, протискивается мимо… и осененная внезапным осознанием от души шлепает мужчину по затянутой в полотенце заднице, а уже в следующий момент обнаруживает плечи в тисках ожесточенно сжимающих их рук.
— Не трогай меня! — рычит моментально вышедший из себя Леон.
Алекто смотрит на него внимательно, вглядывается в перекошенное ужасом и отвращением лицо, не боится. Теперь она понимает.
— Когда это случилось? — задает свой первый за вечер вопрос.
— Не знаю, о чем ты говоришь, — очевидно ошарашенный, грек выпускает ее и делает шаг назад.
— Знаешь, — не вводное слово, но твердое убеждение звучит незыблемо. Cыщица не предпринимает попытки отойти или отстраниться. Наоборот — делает шаг вперед. — Несколько лет назад я вела дело серийного сексуального маньяка и стала одной из его жертв, — челюсти его сжимаются, сильнейшее напряжение выдает игра мускулов на лице, — в то время моя реакция на чужие прикосновения была ровно такой же.
Скала смотрит в сторону, прячет глаза, не желает встречаться с ней взглядом, но она знает: вскоре он повернется. Все они поворачиваются.
— Вопреки названию, ничего сексуального в том акте не было — исключительно насилие, исключительно демонстрация силы — я подобралась слишком близко и была наказана. Он так и сказал: «Сама заслужила, шавка легавая». Я и правда не соответствовала его типажу, Мясник предпочитал рыжих, веснушчатых, немного полноватых женщин, — даже не видя лица, детектив могла сказать, слушает он жадно: все жертвы изнасилования с особой заинтересованностью внимают чужим историям. Понимать, что ты не один, помогает. — Я самолично преследовала его — очень уж хотелось славы, почестей и продвижения по службе, — он уходил крышами, и рано или поздно мы оказались в заброшенном пакгаузе, где я и допустила ошибку. Сначала он избил меня — отступать от привычек маньякам несвойственно, — затем изнасиловал. Я все еще была в сознании.
Теперь Леон смотрит ей в лицо, и Алекто не отводит взгляда.
— Я знаю, — завершает она рассказ и бережно касается обнаженного после душа торса, ладонь ее ложится на солнечное сплетение, зеленые глаза не отпускают карие. — Я знаю, какой плотный узел завязан здесь.
Считанные секунды спустя они жадно, грубо, агрессивно целуются, мужчина до боли стискивает женское тело — и вдруг отступает.
— Нет, не смей, — жестко приказывает Монахен и властно притягивает его к себе. — Не смей трусить, возьми ситуацию под контроль: изнасилование не имеет ничего общего с сексом, это доминирование, проявление власти. Сделай то, что сделали с тобой. Ну же, ну!
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ | ВЗАИМОСВЯЗЬ | ■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■ |
Выстроенные в ту пору отношения брали за основу безграничное доверие, пришедшее вместе с посвящением в детали наиболее темных пятен биографий друг друга, а также понимание, чего обоим стоило выжить и не сломаться после произошедшего. В случае Алекто к этому прибавлялось едва ли не патологическое стремление оберегать членов многочисленной семьи, в случае Леона — глубочайшая признательность за то, что помогла справиться с последствиями изнасилования, никогда не считала его less of a man и не унижала соболезнующей бабьей жалостью. Она приняла его всего, целиком, с гнойным воспалением кошмаров и воспоминаний, с удушливой тьмой стыда и отвращения, с жизненной необходимостью отвоевать себя, прежнего, назад. Приняла и исцелила, забрав всю грязь, мерзость и агрессию, вернув открытость, честность и пылкость.
Конечно, Скала не ожидал предательства.
Конечно, Монахен не сумела объяснить.
Попробуй объясни нимфоманию.
Ведомая неукротимым чувством вины, направляемая безудержным желанием искупления, мотивируемая неуемной жаждой наказания, Алекто вновь примеряет на себя маску богини мщения и без зазрения совести казнит ответственных за чуждый мрак в светлой душе Леона.
И с провинившимся видом сорвавшегося с поводка пса приносит кровавую добычу к ногам хозяина.
■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■■
i. Леон является дальним родственником, седьмой водой на киселе полукровки Алекто — отсюда имя и национальность. Связь их принадлежат к рангу известного — не только в силу крови, но также и возраста, и социального положения — мезальянса, однако ни одного из них вопрос этот не волновал никогда: любящий безусловно Скала плевать хотел на условности, своеобразно утихомиривающая материнский инстинкт Монахен даже и не задумывается, чем привлекает ее этот молодой мужчина. Возобновившиеся их отношения развиваться могут в каком угодно направлении — я поддержу любое, лишь бы были в нем конфликт и борьба: чувств, принципов, устремлений, а может и рукопашной — кто знает. Главное, чтобы было интересно нам обоим.
ii. все обсудим, все рассудим, все проясним, все уточним — я вся Ваша для продумывания деталей и определения подробностей. Для игры, разумеется, тоже. И для графики. И для ненавязчивых лс-ок.
Welcome, как говорится.
iii. и о камнях: подводных и преткновения. Скорость и объем незначительны — важны слог и сыгровка, в связи с чем под конец идет настоятельная просьба о примере игры и надлежащее предупреждение о присущей мне медлительности.
